Прелюбодейство. Дурман-трава. Гуслиная музыка.
Название: Тератома разума
Автор: святой_ патрик
Бета: Peach Tree
Размер: 1 793 слова
Пейринг/Персонажи: Стайлз Стилински, шериф Стилински, Скотт МакКолл, Клаудия Стилински (упоминание)
Категория: джен
Жанр: драма, ангст
Рейтинг: G-PG
Предупреждения: частичное AU, спойлер, упоминание канонной смерти персонажа
Краткое содержание:Память — писарь нашей души.
Примечание:1) Стайлз-центрик, таймлайн – после зобытий 3b;
2) Тератома (от др.-греч. τέρατος — чудовище) – опухоль, образующаяся из клеток эмбриона ;
3) Название является отсылкой к произведению Оливера Сакса «Заблудившийся мореход» из цикла произведений «Человек, который принял свою жену за шляпу».
Размещение: запрещено без разрешения автора
Примечание: Написано на Spring_Workout для команды Spring fandom Teen Wolf Rare pairings
читать дальше
Шериф Стилински – человек, достойный уважения, и настоящий профессионал, мастер своего дела. Он неравнодушен, открыт и сердечен, что чувствуется в приветственных словах, торжественных напутствиях и даже в укоряющих речах. Потрясающе тонкая наблюдательность к фактам, изобретательность и недюжинные способности к анализу помогли ему реализовать себя в профессии, а лидерские качества – занять должность шерифа в Бикон-Хиллз. Этот желанный гость в каждом доме, добрый друг и справедливый человек был известен и тем, что судьба его не щадила. Глубоко несчастный мужчина, потерявший красавицу жену и в одиночку воспитывающий сына, продолжал улыбаться и исправно нести службу, не доверяя своего горя никому.
Он так и не смог полюбить другую, не смог найти замену матери Стайлза. Не потому, что его окружали недостойные кандидатки, отнюдь, – просто он больше не мог открыть сердце кому-то еще. Некоторые считали, что шериф искупает собственную вину перед женой, помогая другим, – он с этим не спорил, понимал. Действительно, тяжесть пропадала с его плеч ненадолго, когда шериф видел счастливые лица тех, кому помог, но этого было недостаточно. Он просто не мог отпустить воспоминания о ней, Клаудии Стилински, поэтому посвятил свою жизнь помощи другим и сыну, их общему будущему, а не самому себе. Однако шериф знал, что она не одобрила бы этого.
Клаудия была великолепной женщиной, самой красивой и понимающей, нежной и бескорыстно любящей, порой воодушевленной, а порой слишком серьезной. Именно Клаудия подарила миру и шерифу маленькую жизнь, их маленького сына.
Но уже тогда она предчувствовала болезнь.
Шериф, ничего не подозревая, был счастлив и готов носить ее на руках, а она только отнекивалась и смеялась. Она была такой же, как и всегда, пока не случилось страшное – Клаудия начала медленно сходить с ума…
Все началось с нарушений сна, полной потери сновидений и невыносимой усталости. Она могла засыпать только со снотворным, но сон истощал ее, мучил – Клаудия просыпалась еще более уставшей. Постепенно она начала путать сон и реальность. Шериф не находил себе места, обзванивал врачей, записывал супругу на бесконечное число приемов, но никто не мог дать точного ответа, что с ней происходит. Галлюцинации и провалы в памяти, прогнозируемые врачами как дальнейший анамнез болезни, вскоре проявились, а со временем стали все чаще и продолжительнее. Врачи разводили руками, не в силах ответить, что произошло с молодой женщиной, демонстрировали снимки, в которых шериф ничего не понимал, сетовали на старую аппаратуру в небольшой, единственной на весь город больнице.
Через связи шериф нашел возможность свозить жену к врачам в крупную клинику, но даже этот шаг не приблизил Клаудию к выздоровлению. Ей лишь констатировали «неоперабельное злокачественное новообразование в головном мозге с высоким процентом риска наследственной передачи».
Опухоль в ее мозге постепенно росла, а Клаудия увядала. Шериф не мог скрыть своего страха и отчаянья, замыкался в себе, а маленький Стайлз рос, не понимая, почему все вокруг его жалеют, а папа с мамой часто плачут по ночам.
Постепенно галлюцинаторный бред превратил ее из прекрасной, жизнерадостной матери симпатичного малыша и жены самого молодого шерифа Бикон-Хиллз в увлеченный собственными навязчивыми идеями тикозный образ-призрак Клаудии Стилински, абрис некогда живой молодой женщины.
С течением времени она перестала узнавать окружающих, зациклилась на каком-то далеком воспоминании, проживала его, а затем снова погружалась в небытие, застревала между сном и реальностью.
Это не было похоже на жизнь. Шериф горевал и переживал утрату еще живой жены, той, что уже не была Клаудией. Стайлз часто плакал, просился к маме, капризничал и беспокойно засыпал с красными, припухшими от соли слез щеками, закушенными губами и сжатыми кулачками.
А после ее не стало.
Стайлз был слишком мал, чтобы понять, что мамы больше нет. В его глазах все еще теплилась надежда обнять ее, ведь он не знал, что Клаудия давно перестала узнавать собственного сына.
Шериф не мог поверить, что потерял ее так рано. До сих пор он не простил себе собственную слепоту.
* * *
– Ребенок, ты как? – шериф с широкой улыбкой заходит в палату и протягивает Стайлзу подушку. – В этот раз я чуть не забыл ее, как всегда. Я же знаю, что ты не можешь уснуть без нее.
Стилински-младший вымученно улыбается, безмолвно приветствуя отца кивком. Стайлз чересчур бледен, сравнительно худ, под глазами у него заметные синяки.
– Йоу, пап, любопытное замечание, если учесть, что я не спал примерно 3 дня. И, конечно же, не по вине подушки.
– С таким не шутят, Стайлз, – нахмурившись, бормочет шериф и садится рядом с постелью сына.
– А я и не шучу. Никому здесь не нравится, как я шучу, – констатирует Стилински-младший и обнимает подушку. – Ты как, пап?
– Этот вопрос я должен задавать, – тихо смеется шериф и гладит сына по руке. – Я в порядке, в порядке, ребенок. У тебя все хорошо?
– Даже не сомневайся, я тут оттягиваюсь по полной, – Стайлз подмигивает проходящей медсестре, чем вызывает смех у отца и вежливое извинение перед «пострадавшей» от любвеобильности сына. – Похоже, я ей нравлюсь. Она так хватает меня за руку и засаживает иглу, когда ставит капельницу… – Стилински-младший попытался изобразить рычание, но получилось крайне комичное мычание.
Шериф со слабой улыбкой молчит и смотрит в пол, а Стайлз виновато сжимает подушку в руках.
– Стайлз, я…, – попытался начать шериф, но его голос неестественно дрогнул.
– Все в порядке, пап, ничего не нужно говорить, – успокаивающе заключает Стилински-младший и закрывает глаза. – Мы оба знали, что это случится.
Шериф пытается сдержать слезы, закусывает губы и растирает лицо горячими ладонями, чувствуя, как дрожат пальцы.
Он должен был заметить с самого начала, что что-то не так. Стайлз всегда был особенным ребенком, но страх признать, что болезнь коснулась собственного сына, заставлял шерифа в ужасе цепенеть и отрицать действительность.
Все началось точно так же, как и у Клаудии. Стайлз попросту перестал спать. Сначала ему мешали ночные вылазки со Скоттом, потом – подготовка к контрольной у Харриса, а затем Стилински-младший понял, что просто не может уснуть. Успокоительное слабо помогало, снотворное отключало организм, но Стайлз не отдыхал во сне. Из-за недостатка сна он стал медлительнее, забывчивее, рассеяннее, даже аддералл не помогал восстановить баланс.
Стилински-младший стал беспокойнее, часто кричал во сне, долго не осознавал пробуждения после кошмара, продолжая задыхаться от оглушающего крика и слез. У него резко начала ухудшаться память: он мог элементарно забыть, где находится и что делает, пока отец или Скотт не приводили его в себя. Все чаще его воспоминания начинали «плавать», перескакивать друг через друга, меняться местами или просто выпадать.
Все чаще Скотт или шериф напоминали Стайлзу о событиях прошлого, но тот не мог припомнить их. Он мог согласиться, что такое поведение ему свойственно, узнать себя по рассказу, но в его глазах не было узревания ; воспоминания превращались в головоломки, которые «разрешались» в памяти за счет припоминания какой-то яркой детали, а не события в целом.
Стайлз задыхался от обилия внезапно позабытых воспоминаний, терялся в массиве информации, ему все тяжелее было запомнить что-то новое. Ситуация ухудшалась. Вскоре Стилински-младший не мог вспомнить элементарных вещей, которые совершал несколько минут назад, зато отлично помнил события прошлого полугодия.
И чем дольше болезнь изнуряла его, тем дальше отодвигалась планка воспоминаний. Сейчас Стайлз забыл уже целый год своей жизни.
В дверь палаты тихонько постучали. Скотт подождал несколько минут и вошел, улыбнувшись шерифу и Стайлзу.
– Привет, чувак, – воскликнул Стилински-младший и вытянул руки к МакКоллу для объятия. – Давно ты не заходил! Как ты? Лидия спрашивала обо мне? Как Эллисон?
Шериф со Скоттом переглянулись.
Стайлз заметил реакцию и замолчал, но не опустил рук, крепко обнял друга и похлопал по плечу.
Стилински-младший просто не помнил, что Эллисон ранили и она погибла. Не помнил, что убитый горем Крис Арджент уехал из Бикон-Хиллз вместе с Айзеком, не помнил, что воскрес Питер Хейл, а Лидия была укушена, не помнил, что Скотт давно расстался с Эллисон. Он слышал это не раз, но болезнь съела его воспоминания.
– Я пойду до кофейного автомата, – тихо сказал шериф и вышел из палаты, оставляя друзей наедине.
Стайлз с интересом смотрит на МакКолла, который садится на стул и натянуто улыбается, он видит, что Скотт страдает, и не знает, чем помочь.
– Как ты? – нелепо разводит руки в стороны МакКолл, не зная, что спросить.
– Неплохо, – устало смеется Стилински и копирует движение Скотта. – На меня запала самая угрюмая и суровая медсестра больницы, а чего добился ты с Эллисон?
МакКолл страдальчески улыбается, и Стайлз больше не задает ему вопросов, понимая, что что-то не так.
– Что говорят врачи?
– Все без изменений. Они подозревают, что я унаследовал болезнь от мамы. – Стилински ненадолго замолкает. – «Опухоль разума» – вот как я называю свой недуг, когда помню о нем. Странная штука, Скотт – она пожирает мои воспоминания, но я даже не знаю об этом. Я словно забываю помнить, и эта болезнь мой демон, мой призрак. Нелепо, правда? – Стайлз ловит во взгляде МакКолла сожаление, что заставляет его горько ухмыльнуться. – Порой мне кажется, что люди состоят из памяти. Я тоже из фрагментов памяти, только болезнь забирает ее по крупицам, лишая меня жизни. Словно вылущивает, препарирует, как лягушку. Останусь ли я, если все забуду? Буду ли это я? Или я на этом кончусь так же, как и моя жизнь, Скотт?
МакКолл мягко берет друга за холодную руку с длинными пальцами, стискивает ее в ладони, прижимает к лицу и горько всхлипывает. И они молчат. Стайлз чувствует, как его кожи касаются горячие слезы друга, как они скатываются, оставляя влажный след. Внутри все от волнения сжимается, и Стилински в ответ сжимает руку Скотта .
– Расскажи мне то, что я забыл, Скотт, – голос Стайлза звучит приглушенно.
И МакКолл сквозь слезы улыбается и начинает рассказ. В очередной раз.
Стилински смеется, шутит, а Скотт говорит, что Стайлз точно так же сказал в ту самую минуту в прошлом, которого не помнит.
– С таким охрененным чувством юмора, как у меня, я не пропаду, – сквозь смех говорит Стилински и улыбается. – Меня точно найдут. В лесу. В четырех пакетах.
МакКолл впервые так громко смеется, чувствуя, как подступают горькие слезы.
– Стайлз, ты не просто память. Все будет хорошо, – Стилински благодарно улыбается. – Я за твоим папой, подожди, ладно?
МакКолл торопится, выходит из палаты, находит шерифа у стойки регистрации с медсестрами, и они вместе возвращаются в палату к Стайлзу.
Они открывают двери и видят, как Стилински-младший безмятежно смотрит в окно, а затем медленно поворачивается к гостям.
Его скучающее лицо озарила счастливая улыбка.
– Йоу, пап! Привет, чувак, – воскликнул Стилински-младший и вытянул руки к МакКоллу для объятия. – Давно ты не заходил! Как ты? Лидия спрашивала обо мне? Как Эллисон?
Скотт со слезами на глазах улыбается, понимая, что Стайлз уже забыл о том, как они сидели и разговаривали. Шериф с горечью поджимает губы и сдавленно смеется, но Стилински-младший ловит их эмоции с удивлением и обескураженностью.
– Эй, вы чего? Что-то не так? – Скотт крепко обнимает Стайлза и громко сопит. – Чувак, ты зальешь слезами и соплями мою новую пижаму, которую мне вручила самая суровая и угрюмая медсестра больницы, похоже, она влюблена в меня, а чего добился ты?
Стилински-младший смеется, а МакКолл только крепче обнимает его за плечи.
– С таким охрененным чувством юмора ты не пропадешь. Тебя точно найдут. В лесу. В четырех пакетах, – сдавлено шутит Скотт, на что Стайлз удивленно охает.
– Легендарная шутка, бро! Надо записать, ее придумал гений!
– Я знаю-знаю, – сквозь слезы шепчет МакКолл. – Все будет хорошо.
Автор: святой_ патрик
Бета: Peach Tree
Размер: 1 793 слова
Пейринг/Персонажи: Стайлз Стилински, шериф Стилински, Скотт МакКолл, Клаудия Стилински (упоминание)
Категория: джен
Жанр: драма, ангст
Рейтинг: G-PG
Предупреждения: частичное AU, спойлер, упоминание канонной смерти персонажа
Краткое содержание:Память — писарь нашей души.
Примечание:1) Стайлз-центрик, таймлайн – после зобытий 3b;
2) Тератома (от др.-греч. τέρατος — чудовище) – опухоль, образующаяся из клеток эмбриона ;
3) Название является отсылкой к произведению Оливера Сакса «Заблудившийся мореход» из цикла произведений «Человек, который принял свою жену за шляпу».
Размещение: запрещено без разрешения автора
Примечание: Написано на Spring_Workout для команды Spring fandom Teen Wolf Rare pairings
читать дальше
Самые важные стороны вещей скрыты от нас в силу их простоты и обыденности. Человек часто не замечает чего-нибудь только оттого, что оно находится прямо перед ним. Истинные основы познания никогда не бросаются нам в глаза.
Людвиг Витгенштейн
Людвиг Витгенштейн
Шериф Стилински – человек, достойный уважения, и настоящий профессионал, мастер своего дела. Он неравнодушен, открыт и сердечен, что чувствуется в приветственных словах, торжественных напутствиях и даже в укоряющих речах. Потрясающе тонкая наблюдательность к фактам, изобретательность и недюжинные способности к анализу помогли ему реализовать себя в профессии, а лидерские качества – занять должность шерифа в Бикон-Хиллз. Этот желанный гость в каждом доме, добрый друг и справедливый человек был известен и тем, что судьба его не щадила. Глубоко несчастный мужчина, потерявший красавицу жену и в одиночку воспитывающий сына, продолжал улыбаться и исправно нести службу, не доверяя своего горя никому.
Он так и не смог полюбить другую, не смог найти замену матери Стайлза. Не потому, что его окружали недостойные кандидатки, отнюдь, – просто он больше не мог открыть сердце кому-то еще. Некоторые считали, что шериф искупает собственную вину перед женой, помогая другим, – он с этим не спорил, понимал. Действительно, тяжесть пропадала с его плеч ненадолго, когда шериф видел счастливые лица тех, кому помог, но этого было недостаточно. Он просто не мог отпустить воспоминания о ней, Клаудии Стилински, поэтому посвятил свою жизнь помощи другим и сыну, их общему будущему, а не самому себе. Однако шериф знал, что она не одобрила бы этого.
Клаудия была великолепной женщиной, самой красивой и понимающей, нежной и бескорыстно любящей, порой воодушевленной, а порой слишком серьезной. Именно Клаудия подарила миру и шерифу маленькую жизнь, их маленького сына.
Но уже тогда она предчувствовала болезнь.
Шериф, ничего не подозревая, был счастлив и готов носить ее на руках, а она только отнекивалась и смеялась. Она была такой же, как и всегда, пока не случилось страшное – Клаудия начала медленно сходить с ума…
Все началось с нарушений сна, полной потери сновидений и невыносимой усталости. Она могла засыпать только со снотворным, но сон истощал ее, мучил – Клаудия просыпалась еще более уставшей. Постепенно она начала путать сон и реальность. Шериф не находил себе места, обзванивал врачей, записывал супругу на бесконечное число приемов, но никто не мог дать точного ответа, что с ней происходит. Галлюцинации и провалы в памяти, прогнозируемые врачами как дальнейший анамнез болезни, вскоре проявились, а со временем стали все чаще и продолжительнее. Врачи разводили руками, не в силах ответить, что произошло с молодой женщиной, демонстрировали снимки, в которых шериф ничего не понимал, сетовали на старую аппаратуру в небольшой, единственной на весь город больнице.
Через связи шериф нашел возможность свозить жену к врачам в крупную клинику, но даже этот шаг не приблизил Клаудию к выздоровлению. Ей лишь констатировали «неоперабельное злокачественное новообразование в головном мозге с высоким процентом риска наследственной передачи».
Опухоль в ее мозге постепенно росла, а Клаудия увядала. Шериф не мог скрыть своего страха и отчаянья, замыкался в себе, а маленький Стайлз рос, не понимая, почему все вокруг его жалеют, а папа с мамой часто плачут по ночам.
Постепенно галлюцинаторный бред превратил ее из прекрасной, жизнерадостной матери симпатичного малыша и жены самого молодого шерифа Бикон-Хиллз в увлеченный собственными навязчивыми идеями тикозный образ-призрак Клаудии Стилински, абрис некогда живой молодой женщины.
С течением времени она перестала узнавать окружающих, зациклилась на каком-то далеком воспоминании, проживала его, а затем снова погружалась в небытие, застревала между сном и реальностью.
Это не было похоже на жизнь. Шериф горевал и переживал утрату еще живой жены, той, что уже не была Клаудией. Стайлз часто плакал, просился к маме, капризничал и беспокойно засыпал с красными, припухшими от соли слез щеками, закушенными губами и сжатыми кулачками.
А после ее не стало.
Стайлз был слишком мал, чтобы понять, что мамы больше нет. В его глазах все еще теплилась надежда обнять ее, ведь он не знал, что Клаудия давно перестала узнавать собственного сына.
Шериф не мог поверить, что потерял ее так рано. До сих пор он не простил себе собственную слепоту.
* * *
– Ребенок, ты как? – шериф с широкой улыбкой заходит в палату и протягивает Стайлзу подушку. – В этот раз я чуть не забыл ее, как всегда. Я же знаю, что ты не можешь уснуть без нее.
Стилински-младший вымученно улыбается, безмолвно приветствуя отца кивком. Стайлз чересчур бледен, сравнительно худ, под глазами у него заметные синяки.
– Йоу, пап, любопытное замечание, если учесть, что я не спал примерно 3 дня. И, конечно же, не по вине подушки.
– С таким не шутят, Стайлз, – нахмурившись, бормочет шериф и садится рядом с постелью сына.
– А я и не шучу. Никому здесь не нравится, как я шучу, – констатирует Стилински-младший и обнимает подушку. – Ты как, пап?
– Этот вопрос я должен задавать, – тихо смеется шериф и гладит сына по руке. – Я в порядке, в порядке, ребенок. У тебя все хорошо?
– Даже не сомневайся, я тут оттягиваюсь по полной, – Стайлз подмигивает проходящей медсестре, чем вызывает смех у отца и вежливое извинение перед «пострадавшей» от любвеобильности сына. – Похоже, я ей нравлюсь. Она так хватает меня за руку и засаживает иглу, когда ставит капельницу… – Стилински-младший попытался изобразить рычание, но получилось крайне комичное мычание.
Шериф со слабой улыбкой молчит и смотрит в пол, а Стайлз виновато сжимает подушку в руках.
– Стайлз, я…, – попытался начать шериф, но его голос неестественно дрогнул.
– Все в порядке, пап, ничего не нужно говорить, – успокаивающе заключает Стилински-младший и закрывает глаза. – Мы оба знали, что это случится.
Шериф пытается сдержать слезы, закусывает губы и растирает лицо горячими ладонями, чувствуя, как дрожат пальцы.
Он должен был заметить с самого начала, что что-то не так. Стайлз всегда был особенным ребенком, но страх признать, что болезнь коснулась собственного сына, заставлял шерифа в ужасе цепенеть и отрицать действительность.
Все началось точно так же, как и у Клаудии. Стайлз попросту перестал спать. Сначала ему мешали ночные вылазки со Скоттом, потом – подготовка к контрольной у Харриса, а затем Стилински-младший понял, что просто не может уснуть. Успокоительное слабо помогало, снотворное отключало организм, но Стайлз не отдыхал во сне. Из-за недостатка сна он стал медлительнее, забывчивее, рассеяннее, даже аддералл не помогал восстановить баланс.
Стилински-младший стал беспокойнее, часто кричал во сне, долго не осознавал пробуждения после кошмара, продолжая задыхаться от оглушающего крика и слез. У него резко начала ухудшаться память: он мог элементарно забыть, где находится и что делает, пока отец или Скотт не приводили его в себя. Все чаще его воспоминания начинали «плавать», перескакивать друг через друга, меняться местами или просто выпадать.
Все чаще Скотт или шериф напоминали Стайлзу о событиях прошлого, но тот не мог припомнить их. Он мог согласиться, что такое поведение ему свойственно, узнать себя по рассказу, но в его глазах не было узревания ; воспоминания превращались в головоломки, которые «разрешались» в памяти за счет припоминания какой-то яркой детали, а не события в целом.
Стайлз задыхался от обилия внезапно позабытых воспоминаний, терялся в массиве информации, ему все тяжелее было запомнить что-то новое. Ситуация ухудшалась. Вскоре Стилински-младший не мог вспомнить элементарных вещей, которые совершал несколько минут назад, зато отлично помнил события прошлого полугодия.
И чем дольше болезнь изнуряла его, тем дальше отодвигалась планка воспоминаний. Сейчас Стайлз забыл уже целый год своей жизни.
В дверь палаты тихонько постучали. Скотт подождал несколько минут и вошел, улыбнувшись шерифу и Стайлзу.
– Привет, чувак, – воскликнул Стилински-младший и вытянул руки к МакКоллу для объятия. – Давно ты не заходил! Как ты? Лидия спрашивала обо мне? Как Эллисон?
Шериф со Скоттом переглянулись.
Стайлз заметил реакцию и замолчал, но не опустил рук, крепко обнял друга и похлопал по плечу.
Стилински-младший просто не помнил, что Эллисон ранили и она погибла. Не помнил, что убитый горем Крис Арджент уехал из Бикон-Хиллз вместе с Айзеком, не помнил, что воскрес Питер Хейл, а Лидия была укушена, не помнил, что Скотт давно расстался с Эллисон. Он слышал это не раз, но болезнь съела его воспоминания.
– Я пойду до кофейного автомата, – тихо сказал шериф и вышел из палаты, оставляя друзей наедине.
Стайлз с интересом смотрит на МакКолла, который садится на стул и натянуто улыбается, он видит, что Скотт страдает, и не знает, чем помочь.
– Как ты? – нелепо разводит руки в стороны МакКолл, не зная, что спросить.
– Неплохо, – устало смеется Стилински и копирует движение Скотта. – На меня запала самая угрюмая и суровая медсестра больницы, а чего добился ты с Эллисон?
МакКолл страдальчески улыбается, и Стайлз больше не задает ему вопросов, понимая, что что-то не так.
– Что говорят врачи?
– Все без изменений. Они подозревают, что я унаследовал болезнь от мамы. – Стилински ненадолго замолкает. – «Опухоль разума» – вот как я называю свой недуг, когда помню о нем. Странная штука, Скотт – она пожирает мои воспоминания, но я даже не знаю об этом. Я словно забываю помнить, и эта болезнь мой демон, мой призрак. Нелепо, правда? – Стайлз ловит во взгляде МакКолла сожаление, что заставляет его горько ухмыльнуться. – Порой мне кажется, что люди состоят из памяти. Я тоже из фрагментов памяти, только болезнь забирает ее по крупицам, лишая меня жизни. Словно вылущивает, препарирует, как лягушку. Останусь ли я, если все забуду? Буду ли это я? Или я на этом кончусь так же, как и моя жизнь, Скотт?
МакКолл мягко берет друга за холодную руку с длинными пальцами, стискивает ее в ладони, прижимает к лицу и горько всхлипывает. И они молчат. Стайлз чувствует, как его кожи касаются горячие слезы друга, как они скатываются, оставляя влажный след. Внутри все от волнения сжимается, и Стилински в ответ сжимает руку Скотта .
– Расскажи мне то, что я забыл, Скотт, – голос Стайлза звучит приглушенно.
И МакКолл сквозь слезы улыбается и начинает рассказ. В очередной раз.
Стилински смеется, шутит, а Скотт говорит, что Стайлз точно так же сказал в ту самую минуту в прошлом, которого не помнит.
– С таким охрененным чувством юмора, как у меня, я не пропаду, – сквозь смех говорит Стилински и улыбается. – Меня точно найдут. В лесу. В четырех пакетах.
МакКолл впервые так громко смеется, чувствуя, как подступают горькие слезы.
– Стайлз, ты не просто память. Все будет хорошо, – Стилински благодарно улыбается. – Я за твоим папой, подожди, ладно?
МакКолл торопится, выходит из палаты, находит шерифа у стойки регистрации с медсестрами, и они вместе возвращаются в палату к Стайлзу.
Они открывают двери и видят, как Стилински-младший безмятежно смотрит в окно, а затем медленно поворачивается к гостям.
Его скучающее лицо озарила счастливая улыбка.
– Йоу, пап! Привет, чувак, – воскликнул Стилински-младший и вытянул руки к МакКоллу для объятия. – Давно ты не заходил! Как ты? Лидия спрашивала обо мне? Как Эллисон?
Скотт со слезами на глазах улыбается, понимая, что Стайлз уже забыл о том, как они сидели и разговаривали. Шериф с горечью поджимает губы и сдавленно смеется, но Стилински-младший ловит их эмоции с удивлением и обескураженностью.
– Эй, вы чего? Что-то не так? – Скотт крепко обнимает Стайлза и громко сопит. – Чувак, ты зальешь слезами и соплями мою новую пижаму, которую мне вручила самая суровая и угрюмая медсестра больницы, похоже, она влюблена в меня, а чего добился ты?
Стилински-младший смеется, а МакКолл только крепче обнимает его за плечи.
– С таким охрененным чувством юмора ты не пропадешь. Тебя точно найдут. В лесу. В четырех пакетах, – сдавлено шутит Скотт, на что Стайлз удивленно охает.
– Легендарная шутка, бро! Надо записать, ее придумал гений!
– Я знаю-знаю, – сквозь слезы шепчет МакКолл. – Все будет хорошо.